Проституткам читал стихи и с бандитами жарил спирт

Когда один из бандюков по прозвищу «Мамонт», уколовшись наркотой, подошел ко мне и схватил за яичка, угрожая отрезать их, я таковой жуткий холод ощутил внизу животика, как будто заходил в воду. С той поры я постоянно держал под брючиной ножик. Так, на всякий вариант. Да, когда «Мамонт» чуток было не зарезал меня, вот тогда я и взял в руки ножик.

Пошел и купил его в охотничьем магазине. Представляете, выпускник университета! Я прогуливался по улицам, сжимая в кармашке брюк ручку ножика. Береженого бог бережет, задумывался я. Кафе жило собственной потаенной жизнью, заставляя местных обитателей всей округи трепетать и бояться. А бояться было чего! В один прекрасный момент в здании кафе прогремел взрыв гранаты, часто в его окрестностях звучала и стрельба. Почаще всего я посиживал в вестибюле кафе, на комфортном кожаном диванчике, с чашечкой кофе, читал книжку.

Но бывало, что с утра я был выпивши. Думаю, для вас не нужно разъяснять, почему я уже с утра выпивал? У меня было институтское образование, а мне приходится обслуживать бандитов, разнимать и успокаивать клиентов. От этого я испытывал мощное душевное смятение.

Мне грезилось, что опосля универа я буду работать где-нибудь в Лондоне либо в Париже, а здесь — бандитское кафе. Прошлый институтский выпускник работает вышибалой — виданное ли дело! Поневоле затоскуешь и запьешь! Вечерами в кафе игралась живая музыка. Юный, кудрявый еврейчик с обезумевшой страстью бил смычком по струнам, закрыв глаза, как будто не желая созидать весь этот бандитский сброд; иной таковой же юный еврейчик остервенело бил по кнопкам фортепьяно, и глаза его также были закрыты.

В один прекрасный момент вечерком в кафе заглянул Лев Лещенко. Он был не один, а с 2-мя юными, чрезвычайно прекрасными девицами. Троицу усадили в отдельную кабинку, за малиновой шторой. Глас Калины был тих и чрезвычайно мягок. Я никогда не слышал, чтоб этот коронованный властитель бандитов хотя бы раз повысил глас, перебежал на вопль, все его слушали беспрекословно.

Все были подвластны его воле и разуму. Чего же не скажешь о одном из близких его подручных, считавшимся его правой рукою. К огорчению, я забыл его прозвище, а именовать абы какое — не желаю. Это был твердый мордоворот, под два метра ростом, которому было западло говорить с таковыми, как Лев Лещенко. Бандит считал всех артистов гомиками.

Он сходу же поднял шум, когда вызнал, что в одной из кабин посиживает Лещенко. Лицо его и без того уродливое, все в каких-либо оспинах, было искажено даже не злостью, а ненавистью. Когда этот бандюган просто говорил, томные малиновые шторы на окнах шевелились, стекло звенело, а когда он орал в ярости, что случалось достаточно нередко, казалось, еще секунда и все хрупкое здание кафе на данный момент же развалится.

Истерично и яростно он выкрикивал свои оскорбления и ругательства. Приостановить его я не мог, по одной обычной причине — я боялся сделать ему замечание. Бандиты вмиг порвали бы меня на кусочки. Пытаясь приостановить его громкую, безудержную ругань, я только произнес тихо и растерянно: — Потише, Лев Валерьянович услышит Взволнованный, я все ожидал, что на данный момент шторка раздвинется, Лещенко выйдет из кабинки и начнется ежели не драка, то скандал.

Но Лев не вышел из собственной кабинки. Он проглотил нанесенную ему обиду. Верно ли он сделал либо некорректно — не мне судить. Молви он хоть слово — кто знает, как развернулись бы действия. А так пошумел бандюган, побушевал да и утих. И вот нужно же! Конкретно в эту минутку в кафе зашла моя бывшая однокурсница Света Большакова со своим мужем — с Панайотисом, который обучался на два курса младше.

Вот так встреча! Судьбе нужно все подстроить конкретно так, чтоб я встретил свою однокурсницу в тот момент, когда пробовал успокоить бандита! В зачуханном кафе в центре столицы. Разве это не закон подлости?! С возрастом я снаружи практически не меняюсь, и она сходу же выяснила меня. Я был в эту минутку чуток подшофе, а поэтому лезть в кармашек за словом не пришлось.

Помню, Света чрезвычайно опешила моему присутствию в кафе «Аист», да, чрезвычайно Некие грабежи заканчивались убийствами. Выйти на налётчиков удалось поэтому, что они не гнушались и изнасилованиями, выдавая себя при этом за комиссаров ЧК. Одной из жертв оказалась актриса Малого театра, которая потом опознала насильников во время визита в «Домино».

Слава Есенина в криминальном мире Для Есенина, по-видимому, ничего зазорного в общении с бандитами не было. Еще в ранешном стихотворении года «В том краю, где желтоватая крапива», он симпатизирует каторжникам: Все они убийцы либо воры, Как судил им рок.

Полюбил я грустные их взгляды С впадинами щек. Но, как ни удивительно, «Москва кабацкая» сначала самим столичным уголовникам не приглянулась. Когда в году Есенин вкупе с иными писателями в сопровождении начальника Столичного уголовного розыска посетил ночлежный дом «Ермаковка», его стихи из «кабацкого цикла» не были тепло встречены жителями ночлежки. Валентина Пашинина в книжке «Неизвестный Есенин» разъясняет это тем, что описанный в стихах быт «тяготил и не устраивал» слушателей.

Зато еще при жизни Есенина «блатные» полюбили его стихи о рязанской деревне. А опосля погибели поэта в воровском мире появился реальный культ Есенина. В первую очередь, как разъяснял Варлам Шаламов в «Очерках преступного мира», воры полюбили строчки, посвящённые мамы. Также отыскало отклик в сердцах «блатарей» «циничное презрение к женщине», местами прорывавшееся у поэта. Все это позволило Есенину стать единственным поэтом, «освящённым» у проф уголовников, которые в целом не обожали стихи.

Часто «блатари» делали для себя татуировки со строками из Есенина, и как отмечал Шаламов, не считая него, «ни 1-го поэта мира не пропагандировали схожим образом».

Блестящая цена проститутки в дубай маладец

Уж не будут листвою крылатой Нужно мною звенеть тополя. Маленький дом без меня ссутулится, Старенькый пёс мой издавна издох. На столичных изогнутых улицах Умереть, знать, сулил мне Бог. Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Золотая дремотная Азия А когда ночкой светит месяц, Когда светит Я иду, головою свесясь, Шум и гам в этом логове жутком, Но всю ночь напролёт, до зари, Я читаю стихи путанам И с бандитами жарю спирт. Сердечко бьётся всё почаще и почаще, И уж я говорю невпопад: - Я таковой же, как вы, пропащий, Мне сейчас не уйти назад. Стихотворение написано в ом году. В это время в Рф подступает к концу Гражданская война. Повсеместно идёт коллективизация. Голод и разруха повсюду не считая Москвы и Петрограда.

Поэт села находится в столице. Ведёт разгульный образ жизни и пишет довольно противоречивые стихотворения. Посреди них: "Всё живое особенной метой", "Не ругайтесь. Такое дело! На проклятой гитаре". Все они имеют мрачное, подавленное настроение человека, который потерялся в жизни. Есенин отчетливо лицезреет, как изменяется мир вокруг него, и соображает, что ему в нем нет места.

Он всё время порывается уехать на Родину, в село Константиново. Но опосля посещения родной деревушки, создатель осознает, что никому не считая родных он там и не нужен. Фермеры заняты коллективизацией и им нет дела до столичного поэта. Принципиально отметить, невзирая на то, что Есенин являлся "самым яростным попутчиком", русская власть была недовольна опьяненными дебошами поэта, а также его разноплановыми выступлениями на сценах в кабаках, в которых поэт дозволял для себя критику режима, в связи с чем, он не раз попадал в застенки НКВД.

Сиим стихотворением поэт кончает тему собственного крестьянского происхождения и больше к ней не обращается. В первых строфах он заявляет о своём решении покинуть родную деревню и осесть в Москве навсегда. В деревне ему больше нет места. Он не желает прозябать в покосившейся хате, жить посреди разорённого народа, который он так любит и горбатиться на поле не для себя, а за трудодни, это претит его свободолюбивой натуре. Без возврата" Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях.

Золотая дремотная Азия Опочила на куполах. Маленький дом без меня ссутулится, Старенькый пес мой издавна издох. На столичных изогнутых улицах Умереть, знать, судил мне бог. Я люблю этот город вязевый, Пусть обрюзг он и пусть одрях. Золотая дремотная Азия А когда ночкой светит месяц, Когда светит Я иду, головою свесясь, Шум и гам в этом логове жутком, Но всю ночь напролет, до зари, Я читаю стихи путанам И с бандитами жарю спирт.

Сердечко бьется все почаще и почаще, И уж я говорю невпопад: «Я таковой же, как вы, пропащий, Мне сейчас не уйти назад». На фоне этого разрыва и пишется стихотворение «Да! Без возврата», в котором всё разъясняется — что в строчках, что меж ними. Смысл стихотворения В начале х годов деревня уже не та, там бедность и нет былой романтики. Ежели бедность Есенин ещё мог пережить, то он не принимает село в нынешнем виде, под красноватым кумачом, который не принёс ожидаемого достатка, но поломал сельский быт.

Ничего из былого не осталось, но что ещё ужаснее, его творчество никому не необходимо в деревне — там его ежели кто и помнит, так лишь как озорника и хулигана. Поэт ставит точку и с головой уходит в омут городских страстей, понимая, что это его путь на плаху. Начало х годов является переломным для Есенина — деревня стала иной и в неё нет места поэту, а в городке он так и остался чужим — мальчиком из Рязанской губернии. Знакомых и поклонников много, реальных друзей мизер, а власти пробуют поставить поэта на «путь истинный», сделав из него второго Маяковского.

Неувязка в том, что душу не одурачить, Сергей не желает, да и не может быть рупором революции. Да, он время от времени пишет «оды» русской власти, но это жизненная необходимость, а не порыв души. Старенького больше нет Старенького в году уже нет, а всё новое для него чуждо — все меньше поклонников соображают его творчество, как желает сам поэт, всё больше возникает завистников, всё меньше становится реальных друзей.